О единстве потерпевшего в продолжаемом преступлении

Силаев С.А.,
преподаватель кафедры уголовного права и криминологии
Кемеровского государственного университета

Юридическая конструкция продолжаемого преступления (delictum continuatum) была объектом пристального внимания многих поколений ученых-юристов как в России, так и в иных странах континентальной Европы. За последние два столетия по этому поводу написано немало научных статей и монографий, однако разграничение продолжаемого преступления и совокупности преступлений до сих пор остается одним из наиболее дискуссионных вопросов уголовного права.

Исследователи по-разному определяли специфику продолжаемого преступления, среди объективных признаков которого называется порой и единство потерпевшего. Следует, однако, сказать, что на протяжении всего 70-летнего советского периода эта проблема практически не затрагивалась отечественными специалистами, что объясняется господствовавшими представлениями об абсолютном приоритете общегосударственных интересов и, соответственно, об их приоритетной защите, зачастую без учета интересов потерпевшего, который занимал (и продолжает занимать) второстепенное положение как в уголовно-правовых, так и в уголовно-процессуальных отношениях. Не стоит забывать и о том, что советская юридическая общественность долгое время воспринимала продолжаемое преступление едва ли не исключительно как уголовно-политическое средство борьбы с хищениями социалистических форм собственности – государственной (общенародной) и колхозно-кооперативной.

Неудивительно поэтому, что среди признаков, характеризующих объективную сторону продолжаемого преступления, чаще всего рассматривалось единство источника преступного обогащения. Два  послесоветских десятилетия в этом отношении не ознаменовались сколько-нибудь существенными переменами (если не считать трансформации «социалистической» собственности в крупную частную собственность, что соответствующим образом отразилось на законодательном описании  имущественных преступлений, включая объединение их в одну главу). Поэтому теоретической основой нашего исследования послужили труды российских и германских юристов XIX – начала ХХ вв., а также публикации современных восточноевропейских криминалистов, главным образом из югославянских стран.

Некоторые представители немецкой уголовно-правовой науки начала XIX в., стоявшие на позициях объективистских концепций, видели единство продолжаемого преступления в том, что все эпизоды преступной деятельности посягают на правоохраняемые интересы одного и того же лица; соответственно, наличие продолжаемого преступления, по мнению данных авторов, исключается, если действия виновного посягают на права различных потерпевших. Подобные представления до сих пор довольно широко распространены и среди российских правоприменителей. В ходе проведенного нами анкетирования судей, рассматривающих уголовные дела, 89 из 197 респондентов (45,2%) отметили единство потерпевшего в качестве обязательного признака продолжаемого преступления, причем шестерым из них (около 3%) данное обстоятельство представляется не только необходимым, но и достаточным для объединения нескольких эпизодов преступной деятельности в единое преступлением(1).

Между тем несостоятельность таких взглядов почти полтора столетия назад убедительно доказал выдающийся польский криминалист С. Будзинский, который обратил внимание на то, что количество потерпевших зачастую является результатом случайного стечения обстоятельств и по большому счету не охватывается умыслом виновного, находится за пределами его сознания и воли, совершенно ему безразлично. Так, в одном случае вор желает совершить кражу из гостиницы, при этом его преступный умысел не направлен против какого-либо определенного лица: он собирает вещи, попавшиеся ему под руку, и с ними скрывается. В другом случае вор сначала крадет одежду из одного гостиничного номера, а через два дня после этого – из другого, но потерпевшим вновь оказывается то же лицо, которое сменило место проживания после первой кражи. В третьем случае преступник, имея единый умысел, несколько раз крадет вино из одного и того же погреба, но между двумя эпизодами преступления у погреба меняется собственник. Если усматривать единство преступления в единстве потерпевшего, то во втором случае придется признать наличие одного преступления, а в первом и третьем – их совокупность, меж тем как несправедливость подобного решения и его противность здравому смыслу очевидны(2). Более того, отмечает ученый, применять такой подход на практике значило бы «сделать спокойных обывателей добычей дерзких и опасных злодеев, которых бы ничто не удерживало от возобновления преступлений, ибо они знали бы, что их ждет одно и то же наказание, независимо от того, один или десять раз они нарушат права одного и того же лица». Вследствие этого поджигатель мог бы, дождавшись, пока потерпевший отстроит сгоревший дом, совершенно безнаказанно вновь его поджечь; вор мог бы повторно обокрасть того же потерпевшего и т.д..(3) Так или иначе, в современной России этот вопрос периодически возникает не только в науке, но и в практике органов уголовной юстиции, причем практика эта, к великому прискорбию, бесконечно далека от единообразия: в одних случаях ряд юридически тождественных деяний признается продолжаемым преступлением на  основании одних лишь объективных факторов (прежде всего единства потерпевшего), в других же данному обстоятельству не придается решающего значения.

1 Данное исследование проводилось в 12 субъектах Российской Федерации: Республиках Алтай, Карелия, Татарстан, Хакасия; Алтайском и Приморском краях; Волгоградской, Воронежской, Еврейской автономной, Кемеровской, Новгородской и Новосибирской областях.
2 См.: Budzinski S. O zbiegu przestepstw i przestepstwach ciaglych ze stanowiska teoryi i praktyki. – Warszawa, 1864. – S. 8–9.
3 См.: Ibid. – S. 9–10.

Чтобы проиллюстрировать ситуацию, приведем в качестве примеров три уголовных дела,  рассмотренных за последние годы судами общей юрисдикции в трех различных субъектах Российской Федерации.

Рудничным районным судом г. Прокопьевска А. была осуждена, inter alia, по п. «в» ч. 2 ст. 163 УК РФ. Установлено, что в период с конца июня по ноябрь 2005 г. А. вымогала деньги и иное ценное имущество у несовершеннолетней П., применяя в отношении ее насилие и угрозы насилием. Безусловно, единым преступлением являются действия А., совершенные в конце июня 2005 г., когда она, потребовав у П. передачи ей 500 руб., получила 300 руб. сразу и еще 200 руб. на следующий день. Однако и после этого А. неоднократно требовала у П. передачи ей то денег, то золотых ювелирных изделий; при этом виновная, осознавая, что ее преступные действия известны третьим лицам (в ситуацию пытались вмешаться родственники и знакомые П.) и, соответственно, повышается вероятность уголовного преследования, все же продолжала свою противоправную деятельность в изменившейся таким образом в сторону осложнения реализации преступного плана обстановке. За указанный период П. передала А. деньги в сумме 1500 руб., золотые изделия на общую сумму 65 559 руб., принадлежащие родителям П.; кроме того, А. требовала передачи ей еще 3000 руб. Эпизоды вымогательства были разделены различными промежутками времени (от одного дня до нескольких недель), умысел А. не был направлен на завладение каким-либо определенным имуществом или какой-либо определенной денежной суммой – она фактически прибегала к данному способу извлечения материальной выгоды каждый раз, когда ей нужны были деньги, причем тратились они каждый раз на разные цели, то есть на удовлетворение разных потребностей. В одних случаях А. ограничивалась угрозами, в других – применяла в отношении П. насилие; в ходе же последнего эпизода она выстрелила в потерпевшую из пневматического ружья, причинив ее здоровью вред средней тяжести. Думается, что при таких фактических обстоятельствах невозможно согласиться с выводами суда, будто бы каждый последующий эпизод был продолжением реализации А. единого умысла на завладение имуществом семьи П.(1)

Если в рассмотренном выше примере единство потерпевшего стало достаточным основанием для квалификации ряда преступных действий как продолжаемого преступления, то в других случаях правоприменитель, в не меньшей степени абсолютизируя значение данного обстоятельства, считает его отсутствие непреодолимым препятствием для констатации юридического единства содеянного.

Так, приговором Синарского районного суда г. Каменск-Уральский С. был осужден, inter alia, по п. «б» ч. 2 ст. 158 УК РФ. В кассационном представлении государственный обвинитель, не оспаривая доказанность вины С., просил отменить приговор, поскольку суд, по его мнению, необоснованно квалифицировал действия осужденного по кражам имущества Б. и В. как одно преступление, хотя органами предварительного следствия указанные действия С. были квалифицированы по п. «б» ч. 2 ст. 158 и п. «б» ч. 2 ст. 158 УК РФ.

1 См.: Архив Рудничного районного суда г. Прокопьевска Кемеровской области. Дело № 1-162-2006. Справедливости ради следует сказать, что, судя по материалам дела, иного выхода у суда не было, поскольку такую правовую оценку содеянному А. дало предварительное следствие, а существующая ныне в России система уголовного судопроизводства, основанная на гиперпринципе состязательности, которому почему-то необходимо следовать даже в ущерб всестороннему, полному и объективному установлению всех обстоятельств дела, не позволяет в ходе судебного разбирательства переквалифицировать действия подсудимого с единичного преступления на совокупность тождественных преступлений того же вида, поскольку этим будто бы «ухудшается» его положение и нарушается право на защиту; тем самым законодатель, по сути, обязывает суд соглашаться даже с очевидно неправильной квалификацией.

Судебная коллегия по уголовным делам Свердловского областного суда отметила, что по смыслу закона продолжаемым преступлением, состоящим из ряда тождественных преступных действий, могут быть признаны действия виновного, совершаемые путем изъятия чужого имущества из одного и того же источника, объединенные единым умыслом и составляющие в своей совокупности единое преступление. В данном же случае, хотя С. и совершил инкриминируемые ему кражи в одну ночь, одну за другой, в одном месте (из соседних сараев) и, как отмечено судом первой инстанции, с единым умыслом на хищение чужого имущества, однако имущество это изымалось из разных хранилищ и принадлежало разным потерпевших.

С учетом приведенных доводов областной суд счел, что при таких обстоятельствах нельзя говорить о том, что действия С. в своей совокупности составляли единое преступление, а потому переквалификация судом первой инстанции этих действий с совокупности тождественных преступлений на одно продолжаемое преступление была признана неверной, и в этой части приговор был отменен, а дело направлено на новое рассмотрение иным судебным составом со стадии судебного разбирательства(1).

Совершенно противоположная позиция по аналогичному делу представлена в обзоре практики Тамбовского областного суда.

Мичуринским районным судом Д. был осужден, inter alia, за три преступления, квалифицированных по ч. 1 ст. 158 УК РФ. В ходе производства по делу установлено, что ночью 2 июня 2009 г. Д., пользуясь свободным доступом на приусадебные участки А., П. и Г., расположенные в пос. Лесной Воронеж, похитил оттуда, соответственно, пятилетнюю яблоню стоимостью 2000 руб., два саженца яблони и один саженец вишни общей стоимостью 1100 руб. и четырехлетнюю вишню стоимостью 2500 руб. Определением судебной коллегии по уголовным делам Тамбовского областного суда приговор изменен, вышеуказанные действия Д. переквалифицированы с ч. 1 ст. 158, ч. 1 ст. 158, ч. 1 ст. 158 УК РФ на ч. 1 ст. 158 УК РФ, то есть с совокупности трех краж на одну продолжаемую кражу. В обоснование принятого решения областной суд указал, что все эти хищения совершены с единым умыслом, поскольку плодовые деревья и саженцы похищались в течение непродолжительного времени и из одного и того же источника – приусадебных участков, расположенных в непосредственной близости друг от друга(2).

Полагаем, что правильными в двух вышеприведенных случаях следует признать решения Синарского районного и Тамбовского областного судов. Позиция же, основанная на чрезмерном сужении понятия продолжаемого преступления, которую заняли по данным делам Свердловский областной и Мичуринский районный суды, приводит к искусственному созданию совокупности преступлений там, где ее в действительности нет.

Ярче всего неприемлемость придания абсолютного значения факту единства потерпевшего видна при рассмотрении посягательств на интересы юридических лиц и государства. По этому поводу югославский криминалист Й.Л. Бутурович в своем диссертационном исследовании феномена продолжаемого преступления отмечал, что рассмотрение единства потерпевшего в качестве обязательного признака delictum continuatum привело бы к диспропорциям в уголовно-правовой охране различных форм собственности, необоснованному усилению защиты частной собственности и столь же необоснованному ослаблению защиты собственности общественной.

1 Бюллетень судебной практики по уголовным делам Свердловского областного суда (IV квартал 2008 г.) [Электронная версия]. – Режим доступа: http://www.ekboblsud.ru/sudpr_det.php?srazd=6&id=41&page=1 (дата доступа: 20 июля 2009 г.).
2 Справка о причинах отмены и изменения приговоров районных судов Тамбовской области в кассационном порядке во 2-м полугодии 2009 г. [Электронная версия]. – Режим доступа: http://tambov-court.ru (дата доступа: 17 июля 2010 г.).

Аргументируя данный тезис, он обращал внимание, что «общественное имущество не является собственностью субъектов, которые им управляют и распоряжаются… а потому общественная опасность деяния не становится ни больше, ни меньше лишь оттого, что речь идет об одном или нескольких носителях права управления и распоряжения общественным имуществом»(1). Заметим также, что квалификация по схеме «один потерпевший – одно преступление» привела бы к тому, что многоэпизодная коррупционная деятельность (классический пример «преступлений без жертв») во всех случаях считалась бы продолжаемым преступлением, что очевидно неправильно(2).

Нельзя не заметить, что практически все исследователи, затрагивавшие вопрос о единстве потерпевшего, так или иначе проводили различие между продолжаемыми преступлениями имущественного характера и продолжаемыми преступлениями, посягающими непосредственно на личность. Так, в середине XIX в. Вюртембергский криминалист Кестлин отмечал, что в имущественных преступлениях единство умысла возможно и при причинении ущерба нескольким собственникам, в то время как преступление против личности может считаться продолжаемым, только если оно совершено в отношении одного и того же лица(3). Его саксонский коллега и современник Бернер, хотя и называл единство потерпевшего в продолжаемом преступлении общим правилом, все же признавал в качестве «исключения» (весьма, впрочем, распространенного) посягательства на собственность, когда причинение ущерба нескольким собственникам может быть признано единым преступлением, если между эпизодами существует очень тесная взаимосвязь с точки зрения объективных и субъективных признаков(4). Уже в ХХ в. финский криминалист Б. Хонкасало писал: «То обстоятельство, что несколько лиц совместно заинтересованы в охраняемом объекте, не препятствует тому, чтобы посягательства на этот объект рассматривались как одно целое. Только в тех случаях, когда дело касается правовых благ, неразрывно связанных с личностью, как, например, честь (особенно половая честь), свобода и жизнь, предпосылкой сохранения единства уголовно-наказуемой деятельности является тождество субъекта нарушаемого блага при каждом отдельном деянии»(5).

Интересно, что точно такой же подход господствовал и в юридической науке ряда стран «народной демократии», хотя и со специфическим идеологическим обоснованием. Так, болгарский юрист И.Д. Ненов писал, что социалистическое общество «в отличие» от капиталистического предоставляет адекватную уголовно-правовую охрану таким «высшим личным благам», как жизнь, телесная неприкосновенность, свобода, честь и достоинство, признавая эти блага за каждым человеком; а оттого применение конструкции продолжаемого преступления невозможно, если имеет место несколько посягательств на личность различных граждан, что было прямо закреплено в УК НРБ(6). Обязательного единства потерпевшего требуют для продолжаемых преступлений против личности и многие другие ученые(7).

1 Buturovic J.Lj. Produzeno krivicno delo. – Belgrad : Privredna stampa, 1980. – S. 140.
2 См.: Budzinski S. Op. cit. – S. 9–10.
3 См.: Ibid. – S. 15.
4 См.: Ibid. – S. 16.
5 Хонкасало Б. Финское уголовное право // Современное зарубежное уголовное право. Т. II: Финляндия, Швейцария / пер. с нем. С.Л. Либермана; под ред. и с предисл. А.А. Пионтковского. – М. : Изд-во иностр. лит., 1959. – С. 109.
6 См.: Ненов И.Д. Наказателно право на Народна Република България, обща част. – София : Наука и искуство, 1972. – C. 420.
7 См., напр.: Garacic A. Produljeno kazneno djelo u novom Kaznenom zakonu // Aktualna pitanja novog kaznenog zakonodavstva. – Zagreb: Inzenjerski biro, 2000. – S. 57; Babic M. Konstrukcija produzenog krivicnog djela u Krivicnom zakoniku Crne Gore // Pravni zivot. – 2008. – Br. 9. – Tom I. – S. 651; Цветковић В. Нека питања код института продуженог кривичног дела (члан 61. КЗ) // Билтен судске праксе Врховног суда Србије. – 2008. – Бр. 2. – С. 49.

Проведенное нами конкретно-социологическое исследование, некоторые результаты которого уже приводились в данной статье, также выявило определенную склонность судей к различному решению вопроса о критериях единства продолжаемого преступления в зависимости от объекта посягательства. Так, 61 респондент (31,0%) полагает, что данная юридическая конструкция вообще не может применяться в случаях, когда речь идет о посягательствах на личные неимущественные блага; 81 опрошенный (41,1%) считает, что все эпизоды продолжаемого преступления против личности должны быть направлены против одного и того же потерпевшего (тогда как для хищений, иных преступлений против собственности и преступлений без жертв это необязательно); шестеро (3,0%) затруднились с ответом; и лишь 49 (24,9%) сочли, что критерии единства продолжаемого преступления во всех случаях одни и те же и среди них единство потерпевшего не играет решающей роли.

Думается, что при решении данного вопроса следует полностью отвлечься от соображений уголовнополитического характера (вроде необходимости усиленной охраны личных неимущественных благ). Во-первых, потому, что социальная (в том числе уголовно-политическая) значимость того или иного правоохраняемого объекта уже учтена законодателем при установлении в нормах Особенной части УК РФ санкции за соответствующее общественно опасное деяние. Во-вторых, уголовнополитические ориентиры могут меняться, и в сегодняшней России, к сожалению, в приоритетном порядке охраняются интересы государства, а не индивида, что находит отражение в активизации борьбы с некоторыми коррупционными преступлениями, преступлениями террористического характера и экстремистской направленности на фоне практически полной декриминализации неосторожного причинения средней тяжести вреда здоровью в конце 2003 г.(1), грядущей декриминализации клеветы, оскорбления, плагиата и нарушения неприкосновенности жилища, а также частичной декриминализации и существенной депенализации посягательств на мелкую частную собственность(2). В-третьих, как справедливо отмечает А.П. Козлов, деформирование устоявшихся и признанных судебной практикой положений о продолжаемом преступлении относительно отдельных категорий дел крайне опасно; борьба с коррупцией или какими-то иными явлениями «вопреки истине, вопреки логике, вопреки сущности признанных явлений» недопустима, и в отношении любого и каждого продолжаемого преступления нужно «играть по правилам, требуемым его обособленным существованием»(3).

Верно обосновать обязательное наличие единства потерпевшего в продолжаемых преступлениях против личности можно только с позиций субъективной концепции продолжаемого преступления, согласно которой данный вид сложного единичного преступления – не юридическая фикция, не частный случай совокупности преступлений, лишь «для удобства» (так называемый «процессуальной экономии») трактуемый судом в качестве одного преступления, а деяние, единое по самой своей природе в силу единства его субъективной стороны.

1 См.: О внесении изменений и дополнений в Уголовный кодекс Российской Федерации : Федеральный закон от 8 декабря 2003 г. № 162-ФЗ // Собрание законодательства РФ. – 2003. – № 50. – Ст. 4848.
2 См.: Куликов В. Уголовный кодекс подобреет: Минюст вынес на обсуждение варианты смягчения закона // Российская газета. – 2009. – 9 июня.
3 Козлов А.П. Учение о стадиях преступления. – СПб. : Юридический центр Пресс, 2002. – С. 162.

Однако «доказательство продолжаемости должно истекать из обстоятельств деяния и опираться на объективное, а не на субъективное основание: ибо в противном случае преступник мог бы утверждать, что он одним намерением обнял несколько убийств или краж в одно деяние»(1). Для уголовного права вообще «главный предмет – человек, его внутренний мир, где образуются семена зла и где созревает во мраке преступное деяние», а само деяние уголовное право рассматривает «как сумму осязательных признаков, из которых выводятся заключения о бытии, направлении и напряжении преступной воли»(2). Поэтому-то «раздельность пострадавших интересов может служить предположением раздельности преступного намерения и, следовательно, раздельности посягательств, но не более»; в случаях посягательств на личность «раздельность объектов… свидетельствует о раздельности действий как с внешней, так и с внутренней стороны»(3). По этому поводу дореволюционный российский юрист А. фон Резон пришел к однозначному выводу, «что не может быть речи о единстве намерения и, следовательно, о продолжаемом преступлении во всех тех случаях, когда нарушаются такие права нескольких лиц, как честь, свобода, жизнь, которые никогда не могут быть нарушены in abstracto, a лишь как конкретное право известной личности, ибо во всех этих случаях уже внешняя форма деятельности действующего – оскорбления, убийства нескольких лиц – ясно указывает, что они результаты не одного, а нескольких намерений. <...> Но вывести из этого, что единство объекта входит как самостоятельный признак в состав продолжаемого преступления, нельзя, так как в вышеприведенных случаях единство объекта представляется необходимым условием продолжаемого преступления лишь потому, что одно намерение может относиться лишь к одному объекту, а нападение действующего на несколько объектов доказало бы наличность нескольких намерений». Что же касается «преступлений, в которых предметом нарушения служит право, которое может быть нарушено in abstracto, единство объекта даже и не имеет всегда этого значения»(4).

По нашему мнению, приведенные утверждения нисколько не утратили своей актуальности и сегодня, хотя, разумеется, следует учитывать, что термины «объект преступления» и «предмет преступления» употреблены А. фон Резоном в значениях, существенно отличающихся от принятых сегодня. Спустя без малого 100 лет о том же самом говорит и германский криминалист Х.Х. Ешек: «...относительно высших личных правоохраняемых благ имеются большие различия относительно каждого отдельного действия как в плане объективной противоправности действия, так и в плане противоправности результата, а также преступного содержания действия, что делает невозможным отказ от самостоятельной оценки каждого такого действия»(5).

1 Будзинскiй С. Начала уголовнaго права. – Варшава, 1870. – С. 290–291.
2 Там же. – С. 6, 168.
3 Таганцев Н.С. Русское уголовное право.: лекции. Часть общая.: в 2 т.– М. : Наука, 1994. – Т. 2. – С. 283.
4 Фонъ-Резонъ А. О продолжаемомъ преступленiи (crimen continuatum) // Журналъ гражданскаго и уголовнаго права. – 1875. – Кн. 1. – С. 24–25.
5 Цит. по: Buturovic J.Lj. Op. cit. – S. 141.

Остается лишь сожалеть, что Пленум Верховного Суда РФ, истолковывая ч. 1 ст. 17 и п. «а» ч. 2 ст. 105 УК РФ в смысле, существенно отличающемся от подразумеваемого законодателем, рекомендует квалифицировать как убийство двух и более лиц не только случаи совершения одного преступления, повлекшего ряд юридически тождественных последствий в виде биологической смерти нескольких потерпевших, но и случаи фактического совершения двух и более убийств, то есть нескольких самостоятельных преступлений, ничем между собой не связанных ни с субъективной, ни даже с объективной сторон (если не считать учинения этих деяний одним и тем же лицом)(1).

Объективистские концепции продолжаемого преступления, игнорирующие психическое отношение виновного к своей преступной деятельности, оставляющие без рассмотрения руководившие преступником мотивы и преследуемые им цели, – такие концепции оказываются бессильными надлежащим образом оправдать существование института продолжаемого преступления, усматривая его ratio legis то в особенных задачах уголовной политики на том или ином этапе общественного развития, то в тех или иных потребностях уголовного процесса. А отсюда – более чем спорные предложения считать единство потерпевшего обязательным признаком продолжаемых преступлений имущественного характера (о нецелесообразности чего мы уже писали выше) и вообще отказаться от применения данной конструкции к посягательствам на личные неимущественные блага на том лишь основании, что «речь зачастую идет о тяжких преступлениях, и чрезмерное и необоснованное  предоставление виновному привилегий могло бы поставить под вопрос достижение целей наказания»(2). Мы решительно не согласны с мнением, будто бы продолжаемое преступление есть некая «привилегия» для преступника(3), поскольку неприменение в этом случае положений о совокупности преступлений является не отступлением от общих принципов квалификации и назначения наказания, а, напротив, последовательным их претворением в жизнь. При продолжаемом преступлении виновный учиняет не несколько преступлений, а одно преступление, хотя и в несколько этапов (приемов), как бы «по частям», а потому вполне логично, что ему вменяется в вину именно одно преступление, а не их совокупность. Кроме того, далеко не все преступления против личности являются тяжкими или особо тяжкими, и даже с этой точки зрения вряд ли целесообразно усиливать уголовную ответственность, квалифицируя как совокупность преступлений, к примеру, разновременный рассказ нескольким лицам клеветнических измышлений по поводу одного и того же потерпевшего с единым намерением его опорочить в глазах как можно большего количества народа.

В то же время, говоря о продолжаемых преступлениях вообще и продолжаемых преступлениях против личности в особенности, необходимо с достоверностью устанавливать, что все эпизоды посягательства на права одного и того же потерпевшего были порождены единым преступным умыслом, для чего опять-таки необходимо тщательно анализировать объективную сторону содеянного.

Современная отечественная криминология исходит из того, что преступное поведение есть процесс взаимодействия личности с внешней средой, при этом одни ученые (В.Н. Кудрявцев(4), Д.В. Ривман(5) и др.) рассматривают это взаимодействие

1 См.: О внесении изменения в постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 27 января 1999 г. № 1 «О судебной практике по делам об убийстве (ст. 105 УК РФ)» : постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 3 апреля 2008 г. № 4 // Бюллетень Верховного Суда РФ. – 2008. – № 6.
2 Vuletic I. Produljeno kazneno djelo – jedan moguci smjer razvoja de lege ferenda // Hrvatski ljetopis za kazneno pravo i praksu. – 2008. – Vol. 15, br. 2. – S. 1064.
3 См., напр.: Бачиќ, Ф. Продолжено кривично дело // Годишник на Правниот факултет во Скопје. – Скопје, 1965. – С. 119–142; Babic M. Konstrukcija produzenog krivicnog djela u Krivicnom zakoniku Crne Gore // Pravni zivot. – 2008. – Br. 9. – Tom I. – S. 645–665; Vuletic I. Produljeno kazneno djelo – jedan moguci smjer razvoja de lege ferenda // Hrvatski ljetopis za kazneno pravo i praksu. – 2008. – Vol. 15, br. 2. – S. 1047–1074.
4 См.: Криминология: учебник / Ю.М. Антонян, Г.В. Дашков, В.Н. Кудрявцев [и др.]; под ред. В.Н. Кудрявцева и В.Е. Эминова. – 3-е изд., перераб. и доп. – М. : Юристъ, 2006. – С. 178–196.
5 См.: Криминология : учебник для вузов / В.Н. Бурлаков, В.В. Вандышев, И.В. Волгарева [и др.]; под ред. В.Н. Бурлакова, Н.М. Кропачева. – СПб. : Питер, 2004. – С. 125–139.

в качестве механизма преступного поведения (механизма отдельного преступления), в котором мотивация – лишь первый этап, другие же настаивают на максимально широком понимании мотивации, определяя ее как «внутренний субъективный стержень (процесс) преступления, который включает актуализацию потребности, формирование конкретного мотива, опредмечивание мотива в цели, выбор путей достижения цели, предвидение и прогнозирование возможных последствий, принятие решения действовать, контроль и коррекцию совершаемых действий на основе действующего мотива и другие моменты»(1). Так или иначе единство преступного поведения в конечном счете обусловлено, с одной стороны, единством потребности как основы криминальной мотивации и, с другой стороны, определенным состоянием внешней среды (конкретной жизненной ситуацией), в которой и с учетом которой действует виновный. Поэтому о продолжаемом преступлении мы можем вести речь там, тогда и постольку, где, когда и поскольку ряд актов преступного поведения порожден желанием удовлетворить одну и ту же потребность (а не ряд тождественных потребностей) в одной и той же конкретной жизненной ситуации.

С учетом вышесказанного нельзя не согласиться с С. Будзинским, отмечавшим, что, к примеру, изнасилование может считаться продолжаемым преступлением «только в отношении одного и того же лица и то в редких случаях, когда, например, преступник лишил изнасилованную свободы. Изнасилование одного и того же лица при иных обстоятельствах, находящихся во внешней связи с предшествовавшим изнасилованием, трудно представить себе: необузданная похоть, приводящая к изнасилованию, находит утоление в одноразовом удовлетворении»(2). В качестве примера  продолжаемого преступления такого рода можно привести не только шокировавшее весь мир дело австрийца Йозефа Фритцеля, в течение нескольких десятилетий удерживавшего и регулярно насиловавшего в подвале своего дома собственную дочь, но и куда менее резонансный случай, имевший место в правоприменительной практике нашей области.

8 ноября 2007 г., около 19 час 30 мин, А., находясь возле одного из домов в одном из районов г. Прокопьевска, желая удовлетворить свои сексуальные потребности, умышленно, с целью совершения иных действий сексуального характера в отношении Л., применяя в отношении ее насилие и угрожая убийством, напал на потерпевшую, схватил ее за одежду и, приставив к шее Л. нож, потащил ее к расположенным во дворе дома погребам и кустарникам, где в продолжение своего преступного умысла, применяя к потерпевшей физическое и психическое насилие, выразившееся в ударах кулаками по голове и телу, сопровождаемых угрозами убийства с демонстрированием ножа и сжатием пальцев рук на шее потерпевшей, совершилс ней ряд coiti per anum – как физиологических, так и с использованием различных предметов, подобранных непосредственно на месте преступления. После этого А.  препроводил Л. к ее дому, где около 21 час 30 мин вновь совершил с ней аналогичные действия. Суд обоснованно расценил содеянное как реализацию единого умысла и квалифицировал это как единое продолжаемое преступление, предусмотренное п. «в» ч. 2 ст. 132 УК РФ (в ред. 1996 г.), то есть «как иные действия сексуального характера, соединенные с угрозой убийством»(3).

1 Лунеев В.В. Субъективное вменение. – М. : Спарк, 2000. – С. 62.
2 Budzinski S. Op. cit. – S. 40.
3 Архив Рудничного районного суда г. Прокопьевска Кемеровской области. Дело № 1-153-2008.

Полагаем, что точно так же следует подходить и к юридической оценке неоднократного причинения одному и тому же лицу побоев, истязаний, вреда здоровью различной степени тяжести и т. п.

Некоторые сторонники субъективной концепции продолжаемого преступления допускали (хотя и в очень редких случаях) возможность признания единым преступлением ряда посягательств на личные неимущественные блага нескольких потерпевших. Так, Н.С. Таганцев писал, что, хотя «в этих случаях правоохраненный интерес почти всегда имеет исключительно индивидуальный характер», утверждать, «что при посягательствах на личные права раздельность пострадавших, безусловно, исключает возможность признания единства преступного деяния, едва ли правильно.

Если мы признаем, что человек, отравивший целую семью поданным им в миске супом, виновен только в одном преступлении, хотя бы члены этой семьи ели суп не одновременно, а последовательно, то почему мы должны признать наличие совокупности в действиях лица, который, защищаясь при его заарестовании, выстрелами из находящегося при нем многоствольного револьвера убил несколько человек?»(1).

Соглашаясь с тем, что в приведенном Н.С. Таганцевым примере налицо единичное преступление, а не совокупность таковых, заметим, что преступление это не продолжаемое, ибо в нем отсутствует характерная для продолжаемых преступлений дискретность (прерывистость) действий(2). (Разумеется, дискретность эта должна быть понимаема как относящаяся только лишь к внешней стороне: от намерения продолжить совершение преступления виновный не должен отказываться, ибо в противном случае будет множественность умыслов, а значит, и множественность преступлений.) Следовательно, продолжаемое преступление против личности нескольких потерпевших представить себе не просто «трудно», как полагал Н.С. Таганцев, а вообще невозможно. Даже если предположить, что некто, ненавидя соседскую семью, однажды вознамерился полностью ее «истребить», то единым преступлением это будет лишь в том случае, если умысел удастся реализовать одновременно. Если же виновный будет реализовывать свое намерение «поэтапно», то единство преступного поведения (или, если угодно, единство криминальной мотивации в широком смысле) окажется неизбежно разрушенным, так как каждый раз заново будут учитываться особенности места и времени совершения преступления, индивидуальные особенности жертвы, предприниматься новые приготовительные действия и т. п., а при таких обстоятельствах следует вести речь не о единой мотивации, а о ряде однородных мотиваций, следовательно, не о едином умысле, а о ряде однородных умыслов.

С учетом изложенного можно прийти к выводу, что единство потерпевшего не является самостоятельным признаком продолжаемого преступления, а представляет собой лишь один из возможных критериев единства преступного умысла; при этом единство потерпевшего является conditio sine qua non единства умысла в многоактных посягательствах на личные неимущественные блага, как то: жизнь и здоровье, честь и достоинство, свобода и личная неприкосновенность и т. п.

1 Таганцев Н.С. Указ. соч. – С. 283.
2 См.: Бабий Н.А. Множественность преступлений: квалификация и назначение наказания. – Мн. : Тесей, 2008. – С. 8; Стручков Н.А. Назначение наказания при совокупности преступлений. – М. : Госюриздат, 1957. – С. 44.

Материал публикуется по итогам IV Научно-практической конференции с международным участием «Проблемы правоприменительной практики».