Теневые отношения как форма развития основополагающего противоречия управления



Опубликовано в журнале "Менеджмент в России и за рубежом" №5 год - 2011


Головко М.В.,
к. э.н.,
Северо-Кавказская академия
государственной службы,
г. Ростов-на-Дону


Некрасов В.Н.,
д. э.н., профессор,
проректор по экономике
и международным связям,
зав. кафедрой менеджмента
 Северо-Кавказской академии
государственной службы,
г. Ростов-на-Дону


Развитие теневых отношений традиционно рассматривают как реакцию субъектов на несовершенство существующих условий экономической деятельности. Следовательно, источник роста теневого сектора находится в сфере управления национальной экономикой, вообще-то призванной координировать интересы индивидов и государства, с тем чтобы направлять их на обеспечение развития национально-экономической системы. В России остро обозначилась проблема отчуждения общества от государства, проявляющаяся в гражданской апатии, дистанцировании населения от органов власти и игнорировании общенациональных задач. Это свидетельствует о развитии основополагающего противоречия управления, сущность которого заключается в том, что наряду с объективной необходимостью придания публичного характера управлению происходит отчуждение объекта управления от процесса разработки и реализации управленческих решений. Одной из наиболее ярких форм проявления данного противоречия выступают теневые отношения в обществе.


Принципиальная позиция современных предпринимателей относительно потенциальных возможностей решения спорных вопросов между бизнес-структурами и органами управления наглядно демонстрирует ситуацию неэффективного взаимодействия общества и власти. Так, в результате опроса, проведенного Всероссийским центром изучения общественного мнения (ВЦИОМ) по заказу Российского союза промышленников и предпринимателей в августе-сентябре 2009 г., достаточно низко оценили шансы отстоять свои интересы в суде, если оппонентом являются региональные или местные органы власти, 49% респондентов. При этом привлекательность судов как  институтов разрешения противоречий снизилась с 78% в 2007 г. до 66% в 2009 г. Напротив, обращение в криминальные структуры считают эффективным способом преодоления конфликтов уже 11% респондентов в 2009 г. по сравнению с 2% в 2007 г. Эта позиция представителей бизнес-сообщества приводит к закреплению неформальных правил в существующем институциональном формате как наиболее удобных и приемлемых для регулирования отношений в социально-экономической сфере. Данные, полученные при другом опросе, проводимом ВЦИОМом в 2009 г., свидетельствуют о приоритете неформальных «правил игры» в институциональной структуре государства (69% опрошенных) над законодательно закреплёнными нормами (20%). (Для сравнения: в 2008 г. – 45 и 41% соответственно.)


Это демонстрирует негативную тенденцию в развитии взаимоотношений субъекта и объекта управления. Отсюда резко снижается результативность даже самых эффективных мероприятий, внедряемых с целью совершенствования социально-экономической системы. На сегодняшний день 68% предпринимателей оценивают качество и уровень законодательства, регламентирующего их деятельность, как «ниже среднего». Наиболее острыми проблемами (по результатам опроса ВЦИОМ), препятствующими развитию экономики, 62% предпринимателей считают коррупцию, 53% – высокие административные барьеры (что является частным организатором коррупции).


Не вызывает сомнения рост взаимного отчуждения и дистанцирования объекта и субъекта управления. В то же время решение государством задач принципиальной важности, как то повышение результативности управленческих решений, эффективности использования ресурсов, транспарентности взаимодействия органов власти и бизнеса, требует активного участия общества не только в части инициирования решений, но и в части адекватного реагирования на управленческое воздействие. Это возможно тогда, когда инициации управляющей подсистемы отвечают динамике потребностей управляемой подсистемы и направлены на её развитие и качественное преобразование.


Результативным показателем при этом выступит повышение социальной сплочённости внутри страны и формирование механизма самоподдерживающегося прогрессивного развития. В ином случае внедрение управленческих решений будет блокироваться объектом управления и справедливо рассматриваться им как очередная попытка усиления контроля над обществом представителями правящей элиты.


Обоснование неизбежности и объективности указанного выше противоречия, а также возможностей его разрешения и минимизации последствий даёт системный подход. В то же время традиционно используемые для анализа теневых отношений методологические преимущества институционализма наиболее полно раскрываются только в случае их качественного дополнения инструментарием комплексного системного подхода, позволяющего вскрывать сущностные особенности и проблемы функционирования системы управления.


Так, в рамках системного подхода общество предстаёт как социальная система, представляющая собой совокупность двух подсистем – управляющей и управляемой(1).


Системы государственного управления и самоуправления представляют собой совокупность звеньев, осуществляющих управление, и связей между ними, т. е. являются субъектом управления. Формирование управляющей подсистемы представляет собой непрерывный процесс вычленения из объекта управления совокупности индивидов, обладающих качествами, выгодно для управляющей подсистемы отличающими их от остальных членов общества. Далее, управляющая подсистема наделяется возможностью воздействия на объект управления, т. е. механизмом принуждения. Существует совокупность прямых и косвенных средств, способов побуждения объекта к выполнению поставленных субъектом задач. Объектом управления могут выступать общество, организации, индивиды (в зависимости от того, какие задачи решает государство, как и какие методы и способы для этого использует).


Особое значение в обеспечении эффективности функционирования системы управления имеет наличие двух активных каналов связи – прямого и обратного. По прямому каналу передаются управленческие решения, призванные изменять, корректировать или направлять развитие объекта управления. Результативность внедрения данных решений оценивается при движении информации в обратном направлении.



(1) На наш взгляд, речь должна идти о двух взаимоуправляющихся подсистемах. – Прим.ред.



Таким образом, управляющей подсистеме предоставляется возможность осуществлять  непрерывный мониторинг состояния управляемой подсистемы и сравнивать современные  показатели её развития с принятыми нормативами. Эффективность обратной связи, по нашему мнению, зависит не только от направления информации о результатах реализации управленческих решений, но и от их оценки с точки зрения адекватности потребностям объекта управления, делегировавшего полномочия управляющей подсистеме по преобразованию его в соответствии с совместно определённой целью. Это обусловлено тем, что любой управленческий процесс основан на использовании информации, поступающей от управляемой подсистемы, анализ и переработка которой в соответствии с требованиями внешней по отношению к системе среды служит базой для принятия будущих управленческих решений. Отсутствие необходимой взаимосвязи между субъектом и объектом управления, обеспечивающей симметричность обмена информацией, приводит к накоплению системой энтропии – состояния неопределённости, неупорядоченности, обусловленного в данном случае неэффективностью взаимодействия субъекта и объекта управления. Рост масштабов и спектра теневых отношений в национально-экономической системе РФ, свидетельствующий о превалировании неформальных правил в существующем институциональном формате, придаёт системе неустойчивость и импульсы дезорганизации. Таким образом, наличие теневого сектора в каждом обществе – это ядро энтропии, расширение которого угрожает системе распадом.


Важнейшей концептуальной задачей правильного управления является достижение общности целей управляющего субъекта и управляемого объекта. Однако высока вероятность возникновения конфликта интересов субъекта управления. С одной стороны, он представляет собой совокупность индивидов, призванных реализовывать интересы общества, с другой стороны, ни один индивид не может абстрагироваться от своих эгоцентричных мотивов. Приобретение индивидом статуса должностного лица требует от него приоритета общегосударственной, общенациональной цели над частной целью, однако выполнение этого требования во многом зависит от его морально-нравственной устойчивости представителя, желания и способности поставить свои интересы на службу общественным.


Согласуются ли в России интересы управляемой и управляющей подсистем?


Традиционной является нелепая позиция, согласно которой динамика социально-экономического развития российского общества всецело зависит от эффективности государственного управления. Однако, следуя логике системного подхода, управляющая и управляемая подсистемы, обладая разными социальными ролями, являются всё же элементами одной системы, следовательно, результаты именно взаимодействия и взаимовлияния лежат в основе системной динамики.


Генезис указанного в начале статьи противоречия заложен в основе функционирования системы управления. Управляющая и управляемая подсистемы находятся в постоянном взаимодействии, что обеспечивает жизнедеятельность обеих. Так, управляющая подсистема осуществляет функции сохранения или изменения параметров управляемой подсистемы. В то же время под воздействием изменений в управляемой подсистеме претерпевает изменения и управляющая подсистема, хотя бы в силу своей условной «выборности». Достижение общей цели – непрерывного развития общества как системы – становится возможным при координации и однонаправленности действий всех ее элементов. Осуществление управленческого воздействия предполагает корреляцию отдельных характеристик субъекта и объекта управления. При этом возникают точки конфликта или компромисса, служащие катализатором изменений существующей ситуации. Одной из важнейших задач управляющей подсистемы является выбор лучшего способа воздействия на общество. Оптимальность в этом случае предполагает использование таких методов и инструментов управления объектом, которые позволят эффективно решать управленческие задачи, не превышая при этом определённых законом и моралью пределов вмешательства в жизнь общества, не дискриминируя граждан. Однако современные российские теории управления игнорируют эту особенность политического и экономического процесса, так как она требует изменения не только существующих моделей управленческого процесса, но и способа мышления людей, эту деятельность осуществляющих [10].


Отступление от указанных принципов функционирования системы управления порождает её дезорганизацию и стимулирует развитие противоречия между субъектом и объектом управления, получившего название «отчуждение». Дистанцирование населения и власти является источником формирования и других уровней отчуждения.


Социальный разрыв субъекта и объекта управления, таким образом, закладывает распад во всех сферах национально-экономической системы. Так, А. Здравомыслов, Н. Лапин и Л. Беляева, анализируя исторический опыт советской экономики, выделяют семь уровней отчуждения [3]. Исходным является отчуждение населения от власти номенклатуры – узкой группы чиновников, занимавших ключевые посты. Номинальность выборов оставляла управленцев и их действия в «тени». Это позволяло номенклатуре функционировать по внутренним «правилам игры», соблюдение которых гарантировалось тайным механизмом материального и морального стимулирования. Разрастание численности чиновников низких уровней иерархии создавало особый «барьер» между властью и обществом, скрывая от порицания реальных представителей субъекта управления.


Развитие данного противоречия предопределило становление нового уровня отчуждения –  отчуждение работников от результатов своего труда посредством директивного установления цен. Обеспечение жизнеспособности планово-распределительной системы с фиксированными ценами поддерживалось уравнительностью заработной платы, практически не поднимавшейся выше прожиточного минимума, что существенно снижало качество труда и провоцировало развитие теневых экономических отношений. Так, доля национального дохода, изъятого из потребления и направляемого на накопление, за несколько лет 1970-х гг. увеличилась с 10 до 35–50%, а материальный быт трудящихся ухудшился. Западные исследователи отмечают, что в конце 1970-х гг. теневые доходы, включая легальные частные (которые не являлись законными), составили порядка 30% всех семейных доходов [12]. Ими же подсчитано, что ежегодно в этот период воровалось и продавалось по заниженным ценам порядка 4,3 млн т бензина, на самогоноварение расходовалось около 1 млн т сахара, объём продаж наркотических средств превысил 11 млрд руб. [4]. Общий объём теневого сектора оценивался ими в 30% от ВНП СССР, в нём было занято 18–20% рабочей силы, а уровень оплаты превышал средний по стране в 8–10 раз [12]. В результате сформировался третий уровень отчуждения – отчуждение труда, создающего стоимость, от его оценки, выражаемой в плате за труд.


Курс на сверхиндустриализацию, предполагающий переориентацию промышленности с производства потребительских товаров на производство средств производства, дал толчок отчуждению производства от потребностей общества. Если для представителей номенклатуры существовали официальные тайные каналы получения потребительских товаров, то остальная часть населения могла рассчитывать только на теневой рынок товаров и услуг. Исследователи отмечают, что «помимо практики неформальных обменов ещё со сталинской эпохи для советских граждан открылось неофициальное распределение, чёрный рынок, роль которого стремительно возрастала. «Вторая экономика», став преемницей частного сектора 1920-х гг., расцвела буйным цветом, и хотя острота дефицита в середине 1930-х была несколько смягчена развитием лёгкой промышленности, реальные доходы граждан не росли, и поэтому товары оставались по-прежнему недоступными» [8]. Экономический рост в стране достигался за счёт «насильственного роста на основе искусственно создаваемых диспропорций», что оказалось чреватым «опасными последствиями, взрывом антагонистических противоречий в социалистическом обществе» [11].


Пятый уровень отчуждения проходит параллелью со всеми перечисленными уровнями и является как следствием, так и фактором их развития – это отчуждение общества от достоверной информации. Происходила подмена сведений о реальном положении дел в национальной экономике идеологическими максимами о необходимости движения к коммунистическому будущему и требующегося для этого временного «жертвования» личным благополучием. Отсутствие свободы слова и выбора породили «бездуховность народного сознания, науки и личности» [3].


Примечательно, что средства, используемые для обеспечения жизнеспособности системы социализма и её функционеров, противоречили принципу недискриминации объекта управления. Так, массовые казни, отправка безвинных людей в лагеря и ссылки стали «эффективными мерами» по устранению противников избранного курса как в номенклатурной среде, так и в других социальных слоях общества.


К сожалению, существует позиция, оправдывающая насилие и рассматривающая его с точки зрения объективных методов реформирования. Транзитивные периоды, особенно революционно протекающие, характеризуются приоритетом силы над естественными законами исторической эволюции. К. Маркс и Ф. Энгельс рассматривают насилие как средство классового господства, с помощью которого осуществляется первоначальное накопление капитала и разделение на собственников и наёмных рабочих [5]. Но ими же отмечено, что «цель, для которой требуются неправые средства, не есть правая цель» [5].


За ХХ в. насилие укоренилось в сознании населения как эффективный метод управления, тем более что государство активно и открыто им пользовалось и пользуется. Это предопределило развитие криминальной формы теневой экономики как следствие упадка нравственности в обществе. Специфика смены формаций в России такова, что социализм внедрялся насильственно-революционным путём, а затем, будучи признанным неэффективным в силу многолетнего экономического спада, тем же путём был преобразован в капитализм. Сегодня многие авторы связывают тотальную криминализацию экономики с «обесценением самой человеческой жизни», что позволяет применять «весьма жестокие методы борьбы за место под солнцем в новых условиях» [2]. Утрата обществом уверенности в личной безопасности индивидов является шестым уровнем отчуждения.


Исследователи отмечают, что в совокупности перечисленные формы образуют новую историческую форму «социального отчуждения… народа от труда, его средств и результатов, от власти и участия в управлении, от культуры и свободы, от многообразия качеств личности и даже от самой жизни человека как высшей ценности».


В России начинается период автаркии, развитие замедляется и наступает самоотчуждение общества от способности к развитию [3].


На фоне активизации теневых отношений в обществе формируется седьмой уровень отчуждения – самоотчуждение возрастающей части общественного труда от законных структур жизни общества. Современные реалии развития российской социально-экономической системы демонстрируют нарастание его мощи. Противоречия между объектом и субъектом управления усиливаются. Отсутствие у населения возможности принимать участие в разработке и исполнении управленческих решений, непосредственным образом затрагивающих его благосостояние, предопределило развитие теневых отношений как механизма преодоления отрицательных последствий развития указанного противоречия. В ситуации экономического упадка сформировалась «экономика выживания», основанная на бартере, взаимовыручке граждан и организаций, неформальной и рискованной занятости. В результате повседневные практики большинства россиян автономизировались от деятельности государства, что предопределило их неуправляемость и эксполярность на современном этапе. На фоне роста масштабов криминальной олигархии рост эксполярности представляет важнейшую стратегию самозащиты. В. Радаевым и Р. Капелюшниковым теневые отношения рассматриваются как адаптационная реакция экономических субъектов на резкие институциональные изменения, позволяющие компенсировать рост издержек, вызванный соблюдением формальных правил.


В свою очередь информационный вакуум между нововведениями в механизме экономической политики и повседневной хозяйственной практикой послужил базисом развития теневых отношений как возможности компенсировать отсутствие информации и попыток максимизации доходов вне формальных правил (уложений как неизвестных экономическому субъекту, так и неэффективных ввиду их структурного дисбаланса).


Наряду с этим использование субъектом управления дурных способов управления провоцирует рост административных барьеров. Действия экономического субъекта в рамках официального регламента влекут значительные расходы, способы уменьшить их он ищет в теневом секторе. Ясно, что устранение барьеров и создание благоприятных условий для развития бизнеса могли бы способствовать сокращению масштабов теневых отношений. Этого мнения придерживается известный перуанский исследователь Э. Де Сото, утверждающий, что «готовность… действовать вне рамок закона в значительной степени есть результат рациональной… оценки издержек законопослушания» [6]. На сегодняшний день в России существует более четырёх десятков государственных организаций, обладающих правом приостановления и запрета деятельности предприятия, что свидетельствует о значительном этатистском давлении. Сопротивление ему поглощает около 40% времени менеджеров. Сокращение административных барьеров позволит, по мнению Э. Де Сото, направить энергию и ресурсы экономических субъектов и граждан не на борьбу с государством, а на производительный труд.


Актуальны исследования «частоты и бремени коррупции», демонстрирующие, насколько часто предприниматели вынуждены обращаться к «коррупционному ресурсу», а также каковы объёмы выплат за пользование этим ресурсом. По мнению Т. Фрая и А. Шляйфера, коррупция, количество «коррупционных обращений» предпринимателей к чиновникам служат мерой отрицательного воздействия административных регламентов на бизнес [9]. В результате проведенных ими опросов выявлено, что в России это бремя значительно выше, чем в остальных транзитивных странах.


По нашему мнению, это связано прежде всего с тем, что режим социализма в странах Восточной Европы был навязан извне и их население с меньшими моральными издержками восприняло трансформацию отношений собственности. Так, некоторые исследователи отмечают, что аналогичная российской модель рыночных преобразований в странах Балтии и Центральной и Восточной Европе имела больший успех в силу активного государственного контроля развивающихся рыночных отношений. Этому послужили указанные объективные предпосылки, например изначально негативное отношение населения к социализму и отстранение от власти бывших коммунистических лидеров, их замена на новых политических деятелей, не дискредитировавших себя в предшествовавший период [2], люстрация работников политического сыска.


Можно говорить о достижении Восточной Европой особого социального компромисса при оценке необходимости существенных преобразований, что дало меньше теневых и коррупционных отношений.


В России же учредителями и активными пользователями рыночных реформ являются те, кто незадолго до начала трансформаций слыли ярыми сторонниками коммунизма и преследователями либерально-буржуазных взглядов. Принятый курс реформ предполагал формирование прямо противоположной социализму системы государственного управления экономикой, характеризующейся минимальным участием государства.


В результате в отсутствие необходимого и адаптивного законодательства процесс трансформации приобрёл стихийный характер, государство как основной регулятор социально-экономических отношений отошло на второй план, уступив место рыночным принципам, что не вполне соответствовало уровню развития объекта управления.


Отсутствие эффективных взаимосвязей между субъектом и объектом управления послужило одной из важнейших причин неэффективности перехода к рыночным отношениям, поскольку базисы развития капитализма – институт частной собственности и институт эффективной её защиты, – в России сформирован так и не был. Отсутствие институциональной системы для поддержания и укрепления макроэкономического равновесия, неэффективность и непоследовательность государственной экономической политики, конфронтация полярных политических интересов во властных структурах заставляют собственника капитала постоянно опасаться возможного изъятия своего имущества (например, принудительное поглощение предприятия вследствие слабости антирейдерского законодательства). Идеи долгосрочного инвестирования на Родине чужды российскому менталитету. «Принудительное изъятие обычно и всегда ожидается, поэтому легальное обладание частной собственностью – источник беспокойства и опасности для её владельца» [7]. В условиях «экспроприационного» управления экономикой постоянно воспроизводится стимул к теневым отношениям у всех категорий объекта управления, формируются агрессия по отношению к другим социальным слоям, стремление к изъятию чужой собственности, доходов или ресурсов. Состояние перманентного страха перед государством вынуждает предпринимателей стремиться к сокрытию части объектов, прибыли, недоинвестированию. Они несут значительные экономические риски. Интересное замечание высказывает Р. Капелюшников по поводу низкой защищённости прав экономических субъектов на фоне достаточно эффективного российского законодательства: «… в российском контексте любые законы… начинают действовать не в автоматическом режиме, как подобает формальным институтам», а «… в зависимости от того, есть ли у заинтересованных сторон достаточно ресурсов, чтобы запустить их в действие или… заблокировать их применение» [1]. Безусловно, катастрофические последствия для национальной экономики могут повлечь действия представителей государственных структур, ответственных за формулировку и уточнение соответствующих законодательных норм, а также за контроль их исполнения и распространения в обществе. Представители государства часто заинтересованы в отсрочке власти закона. Это  приводит к формированию не развитых рыночных институтов, а экономики, функционирующей  по принципу «грабящей руки». Государство стоит над законом и использует власть не для развития экономики и повышения благосостояния общества и граждан, а для исполнения корыстных целей частных лиц, эту власть представляющих.


В то же время современное общество трудно воспринимает управленческие инновации. Это связано с тем, что теневые правила поведения в социально-экономической сфере долго интегрировались в хозяйственную жизнь и закреплялись в традиции как наиболее рациональные. Рост оборота теневого сектора, достигающий сегодня 50% от ВВП, означает приближение национальной системы к точке бифуркации, в которой она должна претерпеть кардинальные изменения, поскольку прежнее состояние перестаёт удовлетворять требованиям объекта управления. При этом объект постепенно выходит из-под контроля субъекта управления, тем самым угрожая его существованию в нынешнем качестве. Участие индивидов в теневых отношениях означает неэффективность существующего институционального формата, представляющего собой узаконенный порядок взаимодействия субъекта и объекта управления. Конфликт формальной и теневой подсистем национальной экономики при большем развитии теневого сектора может привести к окончательной потере целостности национально-экономической системы. Учтём, что теневые отношения детерминированы неэффективностью государственного управления и либо являются следствием «зарегулированности экономики» (период социализма), либо выступают результатом бесконтрольной деэтатизации.


Мы выявили, что теневые отношения выступают отчасти как протест со стороны управляемой подсистемы, что должно стимулировать качественную трансформацию управляющей подсистемы. В этом случае развитие противоречия между формальной и неформальной подсистемами национальной экономики способствует восстановлению равновесия системы, но на другом уровне, лучше отвечающем условиям и потребностям среды. Но приведение системы национального управления в новое качество, как было отмечено выше, зависит от совместных усилий субъекта и объекта управления, т. е. от разрешения противоречия между объективной необходимостью придания публичного характера управлению и отчуждению общества от разработки и реализации управленческих решений. Указанные противоречия взаимосвязаны и взаимообусловлены.


При разработке механизма их разрешения необходимо помнить, что субъект управления, конечно, наделён руками объекта правом принимать решения и обеспечивать их исполнение, используя механизм принуждения. Однако он ограничен готовностью объекта управления подчиняться ему. Следовательно, управленческая деятельность, призванная воздействовать на общество посредством институтов публичной власти и обеспечивающая тем самым согласование разнородных интересов, объективно содержит потенциал развития противоречия элементов управляющей и управляемой подсистем.


Литература
1. Капелюшников Р. Где начало того конца? // Вопросы экономики. – 2001. – № 1. – С. 148.
2. Красникова Е.В. Парадоксы экономического развития России 20–21 вв. – М.: ЗАО «Издательство «Экономика», 2009. – С. 150.
3. Кризисный социум. Наше общество в трёх измерениях / под ред. Н.И. Лапина, Л.А. Беляевой. – М., 1994. – С. 63–69.
4. Кудров В., Тремль В. Достоинства и недостатки западной экономической советологии //  Вопросы экономики. –2000. – № 11. – С. 71.
5. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 39. – С. 35.
6. Сото Э. де. Иной путь. Невидимая революция в третьем мире. – М.: Catallaxy, 1995. – С. 178.
7. Родоман Б. Идеальный капитализм и реальная российская экономика / Куда идёт Россия? Кризис институциональных систем: век, десятилетие, год / под общ. ред. Т.И. Заславской. – М.: Логос, 1999. – С. 420.
8. Фицпатрик Ш. Повседневный сталинизм. Социальная история Советской России в 30-е годы: город / пер. с англ. – М.: РОССПЭН, 2001. – С. 73–74.
9. Фрай Т. Коррупция в Польше и России // Электронный журнал ЮСИА.Т. 3. Ноябрь 1998 г. Режим доступа: usinfo.state.gov/journals/ites/1198/ijer/frye.htm
10. Якунин В. Теоретические аспекты проблемы эффективности государственного управления // Власть. –2006. – №. 8.
11. Economic Trends in the Soviet Union. Cambridge, 1963. – Pp. 279–371.
12. Grossman G. Roots of Gorbachevs Problems: Private Income and Outlay in the Late 1970-s. In: Joint Economic Committee. US Congress. Gorbachevs Economic Plans. Wash., GPO,1987, part 1.


27.12.2017

Также по этой теме: